В конце января 2019 года исполнилось ровно 75 лет со Дня полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады. К этому времени в Забайкальском крае, по официальным данным, не наберётся и двух десятков человек – участников тех страшных событий, переживших 872 голодных и смертельно опасных дня. Среди тех, кто провёл своё детство в осаждённом городе на Неве, был и Валентин Смекалов. Кандидат медицинских наук, профессор, академик – сегодня он продолжает преподавать в Читинской государственной медицинской академии, куда пришёл учиться в 1956 году, заведует кафедрой патологической анатомии, каждое утро ныряет в сооружённую на дачном участке прорубь и, несмотря на приближающийся 80-летний юбилей, чувствует себя полным сил. О детских годах рассказывает с трепетом и грустью, но при этом очень осознанно и с пониманием. С пониманием того, как важно помнить о прошлом и делиться подлинными фактами с нынешним поколением.

Под стук метронома

– Валентин Павлович, вы родились в Ленинграде в 1939 году – ещё до войны, но, будучи ребёнком, оказались в осаждённом городе. Какие у вас первые воспоминания детских лет?

– Когда началась блокада Ленинграда – с 8 сентября 1941 года – мне было чуть больше 2 лет. Все 900 дней я провёл в городе. Понятно, что помнить многого, конечно, не могу, но представление имею по рассказам родителей, своим ощущениям. Я рос в маленькой коммуналке в доме на улице Восстания, практически в центре города рядом с Невским проспектом. Гулял во дворе – классическом ленинградском «колодце». Людей в годы блокады было совсем мало, поэтому детей рядом с собой я просто не помню, зато отлично помню дворника, который всегда находился во дворе. Вспоминаю, как у меня был маленький бидончик, с которым я порывался пойти на Неву за водой, но это было далековато, и воду на самом деле набирали в редких сохранившихся колонках, но зачастую и в воронках от бомб, где образовывались маленькие водоёмчики. Воду, как могли, фильтровали, кипятили, а зимой просто топили снег.

– Как проходил ваш обычный день в Ленинграде, где в это время находились родители?

– В 1941 году у меня родилась сестра, поэтому в годы войны мама фактически была в декрете и всё время находилась с нами. До этого она работала швеёй, шила шинели. Отец – лейтенант войск ПВО – сражался с неприятелем на легендарном Невском пятачке, в черте города. По сути, он был единственным кормильцем, и тот армейский паёк, который он получал и отдавал в семью, помогал нам выжить. Его приезд с передовой – был всегда настоящей искренней радостью. День свой мы проводили под звуки метронома, транслировавшиеся по радио. Если стучит размеренно, значит, пока всё спокойно. Как только начинает ускоряться – вот-вот придёт беда, а потом объявляют: «В бомбоубежище!». Так весь день и слушаешь, этот стук я помню до сих пор.

– Вам было страшно?

– Детский мозг не мог осознать страха, потому что не с чем было сравнивать. Для меня это была обычная жизнь. Но мы попадали в разные ситуации и могли погибнуть в любой момент. Например, однажды, когда мы с сестрой лежали в кроватках, в стену над нами вонзился осколок снаряда. Сантиметров 20-30 ниже, и кого-то из нас уже бы не было. Ещё одно страшное бедствие – голодные крысы, пожиравшие всё, что можно. Поэтому детей одних не оставляли.

Сплошное поле васильков

– Вы рано увидели смерть воочию – на улицах блокадного города. Это как-то повлияло на выбор вашей будущей профессии, специализации?

– Действительно, смерть я увидел рано, но выбор профессии с этим никак не связан. Просто с детства я был любознательным, всегда собирал насекомых и мелких животных, смотрел, как они живут, наблюдал. Через это у меня и появилась тяга к медицине. А что касается патологической анатомии, то это наука, которая буквально раскрывает все тайны развития болезней. Уже с третьего курса я был в кружке по патологической анатомии, мне это очень нравилось. И потом даже на 6-м курсе я совмещал учёбу с работой помощника прозектора дорожной больницы на Чите-1. Документа об образовании на руках ещё не было, но я настолько активно проявлял себя, что меня доктора уже принимали в свой коллектив, и я проводил патологоанатомические вскрытия, будучи студентом.

– Кстати, как вы оказались в Чите?

– После Победы над Германией моего отца перекинули в Забайкалье на войну с Японией. Я только две четверти первого класса проучился в Ленинграде, а продолжил в начальной школе №32 в Чите, сейчас её уже нет. Потом учился в школе №5 около вокзала, а когда мальчиков и девочек стали объединять в совместные школы, оказался в школе №4, потому что жил на улице Ленина, 111. Я отлично запомнил песчаную Читу. Асфальта на улицах не было никакого, песок по щиколотку. И асфальтирование тоже происходило на моих глазах – японскими военнопленными. Мы с ними во дворе даже общались, интересно было. Но самое яркое послевоенное воспоминание – поездка из Ленинграда в деревню Арболово к маминым родителям. Только представьте, до этого момента я никогда не видел природу, и меня просто поразили деревья, луга, а в памяти осталось поле и сплошные васильки – они до сих пор для меня самые любимые растения.

– Никогда не хотели вернуться в Ленинград навсегда?

– Будучи взрослым, я бывал в городе неоднократно, но вот жить там меня не тянуло. К тому же я всегда сравнивал людей, которые жили в Ленинграде раньше, и живут сейчас. Ведь это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Ленинградцы всегда отличались готовностью тебе помочь, а сейчас такого практически нет, город наполнен приезжими, в массе которых местные практически растворились.

– Я знаю, что помимо медицины в своей жизни вы увлекались и туризмом, и профессиональной фотографией, и даже танцами, но при этом немало времени посвятили истории, в том числе относительно участников Великой Отечественной войны, работавших в читинском мединституте. Почему для вас столь важно сохранять историю о людях, и считаете ли вы, что война до сих пор несёт в себе назидательный смысл для новых и новых поколений?

– Просто я считаю, что историю люди ценят тогда, когда они её знают. Если не знают или читают ту литературу, которая не отражает действительности, они начинают отворачиваться от своих предков. То есть человек, не помнящий родства, не имеет будущего. Почему я занимаюсь этим делом и активно работаю со студентами? Потому что хочу донести до них документально подтверждённую информацию. Я живой свидетель того, что действительно было.

И для меня 900 дней блокады – это тот срок, который мы отбыли в аду. Медицина до сих пор разгадывает загадку – кто такие блокадники, почему одни умирали сразу, а другие, оказалось, живут до 90-95 лет? Так вот исследования показывают, и это опубликовано в журналах, что был найден ген, который обнаружили у выживших блокадников. Вышло, что организм на генном уровне смог приспособиться к жесточайшим условиям так, чтобы выжить. Голод, холод, бомбёжки, постоянное нервное состояние. При этом гипертоническая болезнь в блокадном Ленинграде практически отсутствовала, в то время когда сегодня часто повторяющаяся стрессовая ситуация непременно приводит к гипертонии. Блокадников сформировала среда, установив доминанту – выжить, но не только выжить, а ещё и победить. Вот эти люди и выжили, и победили!

Беседовал Артём СТРОМИЛОВ

Фото: Евгения Арефьева, личный архив Валентина Смекалова

Статья опубликована в краевой газете «Экстра»